Архитектура и дизайн / Персона: Современник двух эпох.  (Прочитано 285 раз)

Вальмен Николаевич Аладов – личность уникальная. Профессионал, неукоснительно следующий незыблемым принципам Архитектуры и отстаивающий ее интересы, человек, подчиняющийся единственному закону – закону совести, он сумел вобрать в себя то лучшее, что дало ему Время.



Гость нашей рубрики – заслуженный архитектор БССР, доктор архитектуры, профессор, лауреат премии Совета Министров СССР и Государственной премии Республики Беларусь Вальмен Николаевич Аладов. Академик, член академического Совета Международной академии архитектуры (отделение в Москве), иностранный член Российской академии архитектуры и строительных наук, почетный член Украинской академии архитектуры, почетный член Белорусского союза архитекторов.

Вальмен Николаевич – личность уникальная. Профессионал, неукоснительно следующий незыблемым принципам Архитектуры и отстаивающий ее интересы, человек, подчиняющийся единственному закону – закону совести, он сумел вобрать в себя то лучшее, что дало ему Время. Активист-комсомолец и общественный деятель, движимый осознанным чувством-пониманием «если не я, то кто же?», всегда был на гребне, впрягался в большие и малые, простые и сложные, порой, казалось, неразрешимые, но всегда для него интересные и нужные дела.

«Земную жизнь пройдя до половины», хочется оглянуться назад, увидеть и осмыслить прожитое-пережитое, ибо «нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими». Так говорил Екклезиаст. Вальмен Николаевич также пролистал отдельные страницы своей жизни и творчества, вспомнил замечательных (и не очень) людей, с которыми его сводила судьба, беспристрастно оценивая себя и ситуации, в которые ему доводилось попадать. Вовлекая и нас в атмосферу той эпохи, когда архитектуру творили люди, чьи имена стали символом профессионализма... Как и его собственное…

Вальмен Николаевич, обратимся в то время, когда перед каждым вступающим в жизнь молодым человеком встает дилемма – кем быть? Вы тоже стояли перед выбором?

—Нет. И по простой причине. Еще во время войны, в 1944 году, в Москве начали собирать белорусских деятелей искусств. Поселили всех в гостинице «Якорь». Жил там и Александр Петрович Воинов, его сын Володя – мой ровесник. Мы познакомились, а когда вернулись в Минск, попали в один класс и просидели за одной партой до окончания школы. Бывали друг у друга дома, общались с родителями. Мне очень нравилось то, чем занимался Александр Петрович, и я решил, что тоже буду архитектором. Решить то я решил, но чтобы серьезно готовиться, этого не было – я неплохо рисовал, по черчению имел крепкую пятерку и вообще считал, что все умею. Но когда приехал поступать в Московский архитектурный и посмотрел, что требуется, понял, что не умею ни-че-го. Мама купила гипсовую голову и наняла художника учить меня рисовать. Месяц с утра до вечера занимался и на экзамене получил тройку, высокую для меня оценку на фоне остальных поступающих – а это были москвичи, дети либо архитекторов, либо уже окончившие архитектурный техникум, либо фронтовики.

В начале учебы мне было, наверное, тяжелее всех. Первые опусы получались довольно жалкие. Московские преподаватели не были от меня в восторге – дескать, приехал из провинции, что он может. Теперь я их понимаю, сам 38 лет учу детей. Но мне повезло. Нашу группу вел Иван Васильевич Ламцов, и его супруга, тоже преподаватель, почему-то стала со мной возиться (как потом догадался, она чувствовала во мне земляка – ее сестра работала в Беларуси). В конце первого курса получил первую пятерку. Ко второму сделал лучший интерьер. На третьем курсе профессиональное проектирование вел Мигран Вартанович Лисициан, человек с большим педагогическим даром. Хотя он тоже тяготел к московской элите, но уделял много времени и таким провинциалам, как я, за что ему очень благодарен. Дисциплина была железная, а мысли о том, чтобы пропустить занятие, даже не возникало. Каждой группе выделялась аудитория на целый день, и мы там работали, фактически жили, иногда ночевали…

…упорно продвигаясь сквозь тернии к цели…

На 6-м курсе я вообще отличился на клаузуре, получил 1-ю категорию из 23 – обошел всех московских отличников. Для диплома взял тему высотной гостиницы и защитил на пять баллов. Считаю, если чего-то хочешь, то обязательно добьешься. Не только я – все сокурсники так «апантана» занимались, из выпуска 1953 года получилось много известных архитекторов. И справедливости ради надо сказать, что выходцы из нашей группы, состоявшей в основном из провинциалов и троечников, как я, добились больших успехов, чем те, кто изначально был лучше подготовлен.

А как потом повернулась судьба и какими жизненными «благами» – удачами и разочарованиями, обретениями и потерями – она Вас одарила?

— Как раз открылся Моспроект, и практически весь наш выпуск пошел туда. А я рвался в Минск. Правда, была одна загвоздка: распределение только по России. Случайно попался на глаза главному инженеру Всесоюзного ДПИ (у них был в Минске филиал ГПИ-2), рассказал о своем желании, и меня распределили туда. Согласился, хотя мечтал попасть к Георгию Владимировичу Заборскому, тем более что практику проходил у него в Белгоспроекте – делал интерьеры круглого зала на почтамте, участвовал в проектировании входа в парк Горького – фасады, беседки, делал все шаблоны. Заборский меня приметил и пригласил после окончания к себе. А у меня направление в промышленный институт, но там, как выяснилось, архитектор оказался не нужен. Пошел в Белгоспроект, меня зачислили, и я с воодушевлением приступил к работе. А через месяц приходит повестка из милиции с приказом немедленно явиться по месту работы, «иначе будете привлечены к судебной ответственности». Но тут судьба опять повернулась ко мне лицом. Вторую свою практику я проходил у Валентина Ивановича Гусева на здании Управления Белорусской железной дороги по ул. Кирова. Там были страшно изуродованы в кладке колонны, и он волновался, не зная, что предпринять. А я с молодой наглостью взял штыри, проволоки, сделал проволочный каркас, его заштукатурили, колонны и теперь стоят. Валентин Иванович умилился, приходил каждый день смотреть. И вот мы как-то встретились с ним и я пожаловался, мол, меня сейчас в тюрьму посадят. Валентин Иванович сказал: «Не дрейфь!». Он как раз ехал в командировку в Москву, зашел к председателю экзаменационной комиссии и вернулся с новым направлением – в Белгоспроект.

Так Вы получили путевку в жизнь…

Георгий Владимирович меня муштровал нещадно. Вначале посадил на выполнение второстепенных вещей: почти год чертил детали, задние фасады и т.д. Тогда это меня коробило, но теперь понимаю, что все было правильно, он меня приучал к проектной работе, показывал, что такое проектирование. Потом начал планы чертить и разрезы, в общем, почувствовал, что такое проект. Но хотелось большего, по-настоящему своего. И вот поступил заказ на гостиницу в Пинске, тогда центр Полесской области. Заборский устроил конкурс. Я из кожи лез, практически переселился в мастерскую и работал, работал. Объем гостиницы, которая должна была размещаться на площади Ленина (сейчас она моими же типовыми домами застроена) предполагался небольшой, и я сблокировал ее с жилым домом такой же архитектуры, сделал башню и портик – это была моя мечта. И «всухую» выиграл конкурс. Радовался – вот построят и будет у меня шпиль! Но, увы, область ликвидировали и заказ пропал…

Что было дальше? Говорят, в Вашей биографии есть «пятна» ростков предпринимательства…

—ГПИ-2, куда я первоначально получил распределение, решил построить административно-жилой дом. Место было выделено прекрасное – на пересечении улиц Я. Купалы и К. Маркса. Проектировать пригласили меня. Вовлек в это дело коллег по мастерской, Духана, с которым дружил. Заключили договор, по смете зарплата составляла две тысячи рублей, а это по тем временам зарплата начальника мастерской или руководителя отдела (мой оклад 900 руб.). Получался хороший дом, на первом этаже в центральной части административные помещения, выше и в хвосте – секции. Думаю, наконец у меня появится настоящий объект! Но тут закрыли ГПИ-2!

И вот однажды говорят: про тебя фельетон в «Вожыке»! (Кстати, я в этом журнале целый год карикатуры рисовал.) Какой-то мерзавец написал, что группа архитекторов открыла частную организацию. А мы успели сделать только проектное задание, основные деньги – это проектно-строительная часть. Суммы у смежников были небольшие, и директор предложил выписывать все на меня, а потом раздавать остальным. Я по молодости согласился. И автор пишет: «І яны, як тыя купчыкі ў смазных ботах, заграбалі сабе вялікія грошы, а з тымі, хто рабіў, разлічваліся меднымі грашыма». Я возмутился, пошел в редакцию, затем в райком – хотел сатисфакции за оскорбление. А мне говорят: «Чего волнуешься, тебя же не преследуют». Опровержения не дали, я так и остался «ославленным». Так что действительно первый в конце 1950-х предприниматель.



Ваш первый реализованный объект?

—Библиотека в Молодечно. Хоть это и небольшой объект, но по индивидуальным проектам библиотеки тогда вообще не строились. Я наконец сделал здесь портик, радовался этому несказанно. Но портик как «архитектурное излишество» обрезали. Однако библиотеку, хоть и без портика, отстроили. Теперь на ней висит доска: «Памятник архитектуры». Но вернемся немного назад. Георгия Владимировича стали травить, в 1955 г. он ушел из института, руководство мастерской менялось, потом ее возглавил Георгий Бенедиктов. Приходилось заниматься разной мелочевкой. В один прекрасный момент мне достался институт механизации и электрификации сельского хозяйства, над которым я с удовольствием работал, осваивая сложные технологии. Но тут меня вызывает директор института и говорит: «Сейчас самое важное для нас – типовое проектирование, и ты как комсомолец должен…». И меня бросают на типовое проектирование. Попал в мастерскую Лени Аранаускаса, где работал замечательный конструктор Арон Зысман, я многому у него научился, как и у конструктора Галины Ларионовой. Мы тогда выпустили серию 434 – как раз пошли первые силикатные блоки, потом серии со снижением высоты. В этой мастерской разрабатывались все объекты Михаила Барща. Последний из них – дом на углу проспекта и Долгобродской, запроектированный в его духе, с великолепной огромной башней со шпилем(тоже «архитектурное излишество»!). Все бы, может, и прошло, но получалось, что эта башня оказалась фоном обелиска. Проект зарубили. Барщ уже работал в Москве. Однако проектного задания мастерской никто не отменял. Аранаускас к тому времени тоже уехал, оставались Лев Рыминский, Игорь Елисеев и я – прекрасная компания. Что делать? Рыминский поехал в Москву к Барщу за советом, но тот открестился от проекта – делайте что хотите. Рыминский сказал мне: работай! И я вложил в этот проект все надежды, все мои несостоявшиеся идеи. С башней сомнений не было, ведь напротив стоял брегмановский дом, и подобная композиция напрашивалась сама собой. Елисеев скомпоновал типовые секции и квартиры в башне. Основную планировку и планы первых этажей, фасады и детали вплоть до шаблонов, делал я. Там были магазины, встроенный детский сад. Хороший дом…


Библиотека в Молодечно. 1960 г.

В советское время Вы считались большим специалистом по объектам общественного питания. Их много построено по Вашим проектам – более 3000 заводских и школьных столовых в разных республиках СССР.

Это было потом. А тогда я вернулся в свою прежнюю мастерскую. Делал типовые проекты клубов, домов культуры, райкомов, пионерских лагерей. Выиграл конкурс на блокированные дома, чин у меня был – руководитель группы. Но пришедший в институт Лившиц, впоследствии главный архитектор проектов, постепенно меня вытеснил из этого проекта. И я остался не у дел, хотя считал себя уже большим специалистом. Пошел к Владимиру Адамовичу Королю, у нас еще с моей практики сложились хорошие отношения – почтамт был его с Духаном объект. Объяснил ситуацию, ведь я вырос из коротких штанишек и хотел заниматься настоящим делом…

Тут сделаю небольшое отступление. При Министерстве торговли существовало ОКБ «Белторгмонтаж». Располагалось оно в ветхом домике с печным отоплением на пл. Октябрьской, где сейчас стоит Дворец Республики. Занимались реконструкцией старых магазинов, делали оборудование, интерьеры. Было несколько молодых архитекторов, с которыми я потом работал. Для бюро искали начальника, и Алексей Семенович Шавров (министр торговли) обратился в Белгоспроект. Предложили три кандидатуры, выбрали меня. Когда начал работать, меня это завело, решил из бюро сделать институт. Как все происходило – целая история, словно в сказке. Ведь создать в то время институт – смешно даже об этом говорить! Но факт остается фактом: Белгипроторг стал институтом союзного значения 1-й категории.
 
Рассказывают, Вы тогда плодотворно сотрудничали с высшим руководством республики…

—Было такое. Все началось с Лейпцигской ярмарки, где Белорусская ССР впервые получила отдельный павильон. Я в то время был председателем Союза архитекторов (с 1966 по 1970 г. – Прим. ред.). Вызвали в ЦК меня, председателя Союза художников, директора Белгоспроекта и дали задание: сделать проект павильона к выставке, которая начнется через два месяца. Кто сделает? Все молчат, да это и понятно. А у меня было безвыходное положение: институт начал расти, домик, где мы размещались, нас не устраивал, я «жульническим» путем занял гостиницу на Комсомольской, которая принадлежала Пищеторгу. Ее нам дали на реконструкцию, а я предложил там поселиться, дескать, так легче будет делать реконструкцию. Заключил с ними договор (умный был!) и стал там жить. Пищеторг пожаловался Шарапову, тогда председателю горисполкома, тот сказал: «Ломайте им крышу!».



В общем, положение безвыходное. И говорю: «Я сделаю!». В жизни ничем подобным не занимался, но знал, что если захочешь, можно сделать все. Решил обратиться в Московский художественный комбинат при Торговой палате, который занимается выставками. Еду с двумя сотрудниками в командировку, знакомлюсь с людьми. Нашел пару человек, и они вместе с нами в течение месяца сделали великолепный проект – и сейчас не побоюсь этого сказать. Представляете ситуацию и ответственность? Республика впервые представляется за границей, все идет на уровне главного руководства. Бюро ЦК принимает проект. Но его еще надо вывезти и смонтировать. Собрал людей, которые могли это реализовать, повезли в Лейпциг. Начальником был человек из Совмина, а мы с ребятами ехали на должности монтажников – в зеленых комбинезонах и красных рубашках, сшитых в Доме моды. Рабочих у нас не было, но благодаря тому что нам выдали две канистры спирта, мы переманивали их с немецких павильонов. И первыми закончили монтаж. Выставка прошла прекрасно, Петр Миронович Машеров очень нас хвалил. К слову, это были юбилейные годы, в Минске планировалась выставка к приезду Брежнева, и тут уже не было сомнений, кому ее поручать.

Тут у меня случилась история с квартирой. За счет прибыли построили дом для института на Пулихова. Сделали его достаточно экономичным, с великолепной планировкой и нужными площадями квартир. Когда закончили строительство, на меня завели персональное дело–за то, что я якобы строил для себя. Я, конечно, своей семье квартиры здесь планировал – мы тогда все вместе жили, в очень стесненных условиях. Но, оказывается, надо было не самому распоряжаться, а ждать, когда мне ее выделят. Дело дошло до ЦК. Решили: дом у института отобрать, директору объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку. И это уже было оглашено. Я стоял в торце стола, что-то бормотал в свое оправдание, все грозно взирали на меня, обвиняя в самоуправстве. И тут встает Петр Миронович: «Да, безобразие. Что это делается? Товарищ Король, почему у такого архитектора, как товарищ Аладов, до сих пор нет квартиры?». И присутствующие сразу заговорили по-другому. Короче, вместо строгого выговора и отобрания дома его вернули на баланс института, а Аладову выделили 4-комнатную квартиру. Собирался уже заселяться, но срочно потребовалась жилплощадь генералу из Москвы, и Ковалев «уговорил» отдать квартиру ему. Что тут можно было сделать?



Но жена втайне от меня написала письмо Машерову и пыталась добиться личной встречи. Ее, естественно, к нему не допустили. Однажды вечером меня приглашают к Петру Мироновичу. Я рассказал эту историю, он страшно возмутился и сделал соответствующие эмоциональные звонки. (На этом моя квартирная эпопея закончилась, я все-таки получил квартиру – вот эту, в которой мы сейчас беседуем.) Поинтересовался, чем занимаюсь сейчас. А я в это время от тоски решил сделать один проект: реконструировать все первые этажи с объектами торговли на Ленинском проспекте. Он с интересом выслушал мои идеи, когда дошли до Центрального универсама, воскликнул: «Ты же мои мечты подслушал! Готовь материалы, выставляй и будем смотреть». На презентацию мне отвели 10 минут, но я докладывал час – содержание 40 планшетов попробуй обрисуй за 10 минут! На следующий же день ко мне пришли из горсовета с заданием на проектирование.

Был в Вашей жизни и спортивный объект – комплекс «Раубичи». Какие с ним складывались отношения?



Это тоже отдельная история. Однажды, где-то в начале 1973 г., звонит мне начальник проектного отдела Госплана: «Есть объект. Комплекс для проведения мирового первенства по биатлону. Уверен, это Ваш объект». Почему он так решил, не знаю. Я и слова «биатлон» тогда не знал. Но взялся, хотя соревнования должны были состояться в феврале 1974-го, буквально через год. Для начала, чтобы получить хоть какое-то представление, с главным конструктором поехал в Мурманск, где проводилось Всесоюзное первенство по биатлону. Вспоминаю, как мы туда добирались, как пытались понять, что и как тут происходит – белое заснеженное поле, бегущие спортсмены, никаких сооружений, где можно было бы укрыться от пронизывающего холода. Пока мы, единственные зрители, «гонялись» за биатлонистами, те уже закончили соревнования и практически все уехали, а мы, продрогшие до мозга костей, едва успели на последний транспорт. Но поняли, что нужно делать не просто стадион, а зрелищный объект: чтобы были трибуны, с которых видны старт, финиш, стрельбище и даже часть трассы. Я, конечно, рисковал. Если бы что-то не получилось, то на моей карьере можно было бы ставить крест. Но справились точно в срок. И с успехом.

Во всяком случае это было первое такое спортивное сооружение в мире. Тогда к нам прилетели из Европы, Америки, просили чертежи, фотографировали. А председатель секции биатлона и зимнего пятиборья Тоффельд сказал, что считает Раубичи самым красивым комплексом в мире, и повторить его еще долго никто не сможет. И правда, только через 15 лет финны и немцы начали строить такие сооружения.

Но премию за него Вы так и не получили?

Нет. Георгий Михайлович Орлов (председатель Союза архитекторов СССР. – Прим. ред.) предлагал выдвинуть объект на союзную премию, но Король испугался. Пролетела и вторая Госпремия за столовые, на которую меня выдвигала не Беларусь, а ВЦСПС, Министерство торговли СССР и Министерство автомобильной промышленности. Все шло под барабанный бой и мы даже не беспокоились, но вдруг оказалось, что «ваши материалы попали не в ту комиссию»… Я понял, в чем дело. Как-то один чинуша, который жил в «моем» доме на Пулихова, встретив нашего сотрудника, сказал злорадно: «Думаете, случайно у Аладова всю жизнь неприятности? Это мы за ним следили». Было немало таких случаев…

Наш институт в 1980 г. признали лучшим по итогам года в Минске, вскоре меня в один вечер со строгим выговором сняли с работы. Пока жив был Петр Миронович, они боялись вредить по-крупному, знали его реакцию. А тут такая возможность… Первый орден, «Знак Почета», я еще успел получить, это было до строительства дома. Но дальше, как только меня представляют к ордену, через неделю получаю выговор. Кстати, я полный кавалер строгих выговоров с занесением в учетную карточку. Сейчас отношусь к этому с иронией, но тем не менее... А Государственная премия у меня есть, за создание белорусской научной школы. Она тоже могла «пролететь»: тогда эту награду давали только раз, а в комиссии поначалу считали, что у меня уже есть премия, за Раубичи!


Вручение статуэтки «Зодчий Беларуси» «за большой вклад в развитие архитектуры Беларуси». Национальный фестиваль архитектуры, 2011

Кстати, с Раубичами связана ещеодна история. Там была дивная Крестогорская церковь, она стояла в развалинах и ее готовили к взрыву. Во время осмотра комплекса по совету моей мамы, директора Национального художественного музея Елены Васильевны Аладовой, предложил Машерову идею – разместить в ней музей народного искусства. Он тут же распорядился выделить деньги, и на следующий день я получил заказ на восстановление церкви. Тоже приключения были. Когда делали трамплины, подкопали песок, рухнула задняя стена и правый придел. Поэтому к основному объему со стороны апсиды добавили прямоугольный в плане объем, где разместились дополнительные выставочные площади и бытовые помещения. Интерьер для музейной экспозиции сделали контрастным: стены, потолок белые, а низ черный, под мореный дуб. Очень эффектно выглядело…

За жизнестойкость, умение не покоряться обстоятельствам, непреклонность и принципиальность в отстаивании творческих позиций и интересов архитектуры Вас называют «иконой стиля» в белорусском градостроительстве…

Наверное, еще и потому, что всегда старался делать для всех. С одной стороны, конечно, я первый получил звание заслуженного архитектора, но ввел его для всех, причем не только в Беларуси – в Советском Союзе не было такого звания! И я его «пробил». А первым получился просто по алфавиту, потому что представляли целым списком. Король шутил: «Всем говорю, что ты меня народным сделал!». Он был выдающимся человеком, конечно, со своими недостатками, как и каждый из нас, без них вообще был бы идеалом гражданина и профессионала. Я его любил, и отношения у нас сложились дружеские, хотя он и старше меня лет на 12 – у меня все друзья такие. Во многом мне помогал, но и я его никогда не подводил.

Вы более трех десятилетий преподавали в БПИ-БНТУ, готовили будущее нашей архитектуры. У Вас есть ученики и последователи…

Когда меня выгнали с работы, я пошел к Александру Трифоновичу Кузьмину (секретарь ЦК КПБ по идеологии), и он вначале предложил место главного архитектора Облпроекта. Но меня эта начальническая ответственность уже додавила, решил пойти преподавать. Мое глубокое убеждение – научить можно только тому, что умеешь сам. Я, например, умею проектировать, 65 лет этим занимаюсь. На кафедре жилых и общественных зданий архитектурного факультета приняли меня хорошо. И я там внедрил всю свою московскую выучку. Тем более что система обучения была такая же, как в московском институте: первые три курса вели одни и те же преподаватели. Группы эти я довел до конца, учил архитектуре и графике, и выпускники потом очень плодотворно работали. Лица всех до сих пор помню. Они уже тоже старенькие, но по-прежнему трудятся.

Еще в БПИ я организовал студенческую проектную мастерскую, вторую или третью в Союзе. И получил специальное разрешение Госстроя на реальное проектирование. Работали все преподаватели нашей кафедры, ПГС, электротехнической и студенты. Правда, объекты были небольшие, я использовал старые связи по Министерству торговли, и они давали заказы на встроенные магазины, были и отдельно стоящие. Когда в БПИ организовали объединение «Политехник», создал мастерскую-школу с постоянным штатом, тоже с участием наших преподавателей. Работали на полную катушку, привлекали студентов и делали уже серьезные объекты. Много проектировали для Украины, например в Геленджике, в Евпатории.

Если с высоты своего жизненного опыта взглянуть на «дела давно минувших дней», экстраполируя их в день сегодняшний, то что бы Вы сказали архитекторам нового поколения?

Я бы мог сказать что-нибудь нравоучительное, если бы они были виноваты в том, что происходит. Им приходится сегодня работать в гораздо более сложных условиях, чем нам. Не только профессиональных, но и моральных. Не буду конкретизировать, влезать в дебри, поскольку проблема очень глубокая и болезненная, я не один год пытался ее решать. Та система проектирования, которая сегодня существует, порочная, она ведет к потере архитектуры. Но ведь есть незыблемые законы, которые нельзя нарушать! Ибо цель искусства, коим является архитектура, – дарить красоту.

Источник: www.stroymedia.by

Из студенчества помню истории с привлекаемыми студентами о которых не напишут, одна концовка повеселила - "в следующий раз умнее будете").

Блеснуло замечание о подсиживании)
Вспомнилось ( а то уж стало забываться!))) как от невозможности реализоваться иначе некоторые персонажи в госконторах советского периода просто всю душу вкладывали в то, чтобы подгадить товарищу.

Нафталиновый "совок" со всеми его прелестями. Назначенцы, госплан, партия, номенклатура, ведомственность, идеологи.... Over 3000 объектов у человека, а квартиру дали только по приказу Машерова, потом забрали.
Слава яйцам горстки людей, это закончилось. Надеюсь, не смотря на старания ностальгирующих, и не возобновится.
Великий человек, судя по рассказу. Но и рассказ в духе совка. Реальные работающие гл.инженеры, ГИПы, ГАПы обычно в тени, а орденоносцы со статуэтками в газетах и на выставках. Надеюсь, ошибаюсь.
И да, где его авторитетнейшее мнение по поводу современной застройки Минска? Там же где и у всей его братии, типа председателей разных прикормленных обществ дизайнеров и архитекторов

Странно, про Комаровку ни слова. Или я не заметил?

Была фотка этого рынка в статье источнике, но действительно ни слова о проекте... Я так понял герой статьи проектировал рынок?

❗️❗️❗️БСЦ: Порядок приемки строительного объекта в эксплуатацию.
РУП «БЕЛСТРОЙЦЕНТР» приглашает 25 апреля на семинар: «Порядок приемки строительного объекта в эксплуатацию. Формы исполнительной технической документации.  Судебная практика и строительная экспертиза».